News Reader.info

С 16-го по 19 марта в Москве проходила международная конференция «Россия и мир: в поисках инновационной стратегии» (Гайдаровский форум), в ходе которой обсуждалась и оттачивалась

экономическая политика России в области инновационного развития в предстоящем десятилетии. В ходе пленарных заседаний и экспертных круглых столов участники Гайдаровского форума попытались

также определиться с оптимальными моделями развития для регионов. В работе конференции принимали участие и представители инновационного бизнеса. С омским участником Валерием КАПЛУНАТОМ об

итогах форума побеседовал обозреватель «КВ» Николай ГОРНОВ. — Валерий Николаевич, что вообще представляет собой Гайдаровский форум? — Это открытая дискуссионная площадка по стратегии

развития страны, в работе которой принимают участие, как правило, руководители регионов, члены правительства, первые лица Администрации президента. В этот раз были и первый вице-премьер

Игорь ШУВАЛОВ, и министры федерального правительства, и руководитель президентской администрации Сергей НАРЫШКИН. Игорь ШУВАЛОВ, например, выступил с программной речью о концепции нового

правительства. Интересные мысли высказывались и бизнесом. Были все, как я их называю, прогрессивные олигархи – Михаил ФРИДМАН, Алексей МОРДАШОВ, Михаил ПРОХОРОВ, которые пытались осмыслить

сегодняшнюю ситуацию в экономике с точки зрения внедрения инноваций. — Обсуждали, как нам догнать развитые страны? — России не нужно никого догонять. Это ложный, на мой взгляд, лозунг. Мы

догоняли и обгоняли в период сталинской индустриализации, а потом во времена ХРУЩЕВА. Сегодня этот лозунг остался в прошлом, как и само индустриальное общество. Современная Россия — это

полноправный участник глобальной экономики. — А о чем тогда говорил ШУВАЛОВ в своем программном, как вы сказали, выступлении? — Если коротко, он говорил о том, что в новом политическом цикле

нужна современная модель развития общества, ориентированная на созидание без потрясений. Говорил, что в обществе доминирует неверие в инновационный путь развития и с этим нужно что-то

делать, поддерживать точки роста. Кроме того, в своем выступлении ШУВАЛОВ задел очень серьезную тему, когда сказал, что наравне с точками роста у нас есть и точки неэффективности, которые,

конечно же, должны быть ликвидированы. Боле того, он поведал, что все, чего мы добились, – это искусство презентаций и пышных мероприятий. Теперь же следует создавать национальную

инновационную систему с привлечением реальных инвестиций. И эта задача сегодня является стратегической целью для экономики нашей страны. — Публично вроде бы все поддерживают стратегию

инноваций… — Объективно любой здравомыслящий человек понимает необходимость поступательного прогресса в развитии человечества. Другое дело, что собственные эгоистические интересы ряда

социальных и политических групп вступают в противоречие с основным вектором развития общества. Вопрос — как это противоречие общество будет решать. В этом и проявляется основной парадокс

нашей эпохи — какую стратегию выбрать: бездумную эксплуатацию природных ресурсов по принципу «бери больше, кидай дальше» или трудный путь созидания и развития экономики творчества и научных

свершений. — И КТО ЭТИ АНТАГОНИСТЫ ИННОВАЦИОННОЙ ЭКОНОМИКИ? — Проблема в том, что нашу страну развратили баснословно богатые природные ресурсы. А на сегодняшнем витке технологической

цивилизации спрос на полезные ископаемые еще больше вырос, потому что огромные массы цемента, металла, нефти, леса закачиваются в экономику того же Китая, что поддерживает высокие цены на

них. Например, за последние двадцать лет нефть подорожала более чем в десять раз. Отсюда в России, получающей некую природную ренту с потребителей из других стран, стал возникать эффект

«банановой республики». Зачем нам что-то делать, если с пальмы время от времени падают бананы и можно просто лежать на песочке и жиреть, как коты? Так вот, идеология жирных котов выражается

в абсолютном неприятии инновационного пути развития экономики. Для этой группы людей характерен ярко выраженный нигилизм и полное неумение шагать в ногу со временем. Уж тем более они не

способны организовать инновационный процесс на местах. К этой категории относятся и политики, и предприниматели, обладающие поистине странной смесью вопиющего цинизма и дремучей наивности.

Они не могут обрести психологическую стабильность в обществе, в котором происходят такие стремительные метаморфозы. — И ваш каков прогноз? — Я допускаю дальнейшее обострение противоречий,

более того, не являюсь сторонником эволюционных изменений. Страна нуждается, скажем так, в «культурной революции». Не в той, естественно, которую проводил в свое время председатель МАО.

Культурная революция в Китае была экстремальной, а России нужна революция без жертв. Но некоторых политиков, на мой взгляд, все же следовало загнать в трудовые коммуны. Без всяких

сантиментов. И даже силу следовало применить. Поскольку они-то никогда не стесняются применять силу к своим оппонентам, если им представляется такая возможность. — Хотелось бы услышать и

конкретные примеры того противостояния, о котором вы говорите… — По мере нарастания противоречий в посткризисную эпохууправленческая элита фактически разделилась на два лагеря. Но этот

раскол произошел вовсе не по социально-классовому признаку, как многие пытаются представить, а по выбору стратегического пути дальнейшего развития нашего общества. Уже очевидно, что с одной

стороны мы имеем сторонников феодально-кланового управления на местах, а с другой стороны — новую когорту современно мыслящих приверженцев инновационной модели. В двух своих последних

интервью, которые я давал вашему изданию, я не переставал удивляться, что Омсктехуглерод, как бизнес-проект, все последние годы жил в странном состоянии дуализма. Мы росли не только

количественно, но и качественно истали реальными участниками федеральной инновационной системы, при этом на уровне региона оказались во враждебной изоляции, лишь прерываемой иногда

атакующими действиями местечковой псевдогосударственной челяди. И тогда пришло осознание, что прогресс – это диалектический процесс борьбы, и мы обязаны безжалостно искоренить реальных

врагов великой национальной идеи по созданию российской инновационной системы как части общемирового процесса. Мы должны стать форпостом новой экономической политики, озвученной на

Гайдаровском форуме Сергеем НАРЫШКИНЫМ и Игорем ШУВАЛОВЫМ. И конечно же гордимся тем, что нам выпала честь стать партнером по организации такого масштабного для нашей страны события, как

Гайдаровский форум. — В связи с этим что вы можете сказать о сырьевом форуме, проходившем одновременно в Омске под патронажем администрации Омской области? Его следовало проводить? — Я не

мог принимать в нем участие, потому что был в это время на другом форуме, где красной нитью во всех выступлениях звучала необходимость изменить соотношение сырьевого и инновационного

секторов экономики в пользу последнего. Причем в долгосрочной перспективе. Приводился пример инновационно активных стран, таких как Израиль, Южная Корея, Сингапур, США. Так вот, у них на это

ушли десятилетия. И главное препятствие везде одно и то же: человеческая психология – психология жирных котов. Надеюсь, и организаторы омского форума тоже озабочены этой проблемой, стоящей

перед страной, потому что у адептов сырьевой экономики хорошо развито искусство мимикрии. Они очень хорошо умеют колебаться с линией партии и обставлять все свои действия разной словесной

шелухой с видеопрезентациями и пластиковыми макетами, кочующими из года в год в виде бурной череды различных многоотраслевых проектов.А вот качественного перехода слов в дела год за годом в

результате таких помпезно-ритуальных обрядов мы не видим. — По-моему, сырьевой форум – это вполне естественное желание западных потребителей обезопасить свои экономики. Разве нет? — Вполне

естественное желание. У скрытых саботажников инновационного процесса есть очень сильные союзники. В том числе и среди западных структур и институтов, получающих свои дивиденды от добычи,

переработки и продажи российских природных ресурсов. В это же глобальное сырьевое лобби попадают, не желая того, российские бабушки и дедушки, которые не понимают, что может дать им

инновационная экономика, зато хорошо понимают, что такое нефть и другие природные ресурсы. И они голосуют за более справедливое распределение этой природной ренты. Кстати, где существует

распределение, там всегда будет коррупция. Почему наше предприятие стало заниматься инновациями? Потому что у нас не было возможности увеличить свою конкурентоспособность за счет властного

ресурса. И это стало нашей принципиальной позицией. Над нами постоянно висела реальная угроза дезорганизации и дезинтеграции нашего проекта. Нам было отведено предельно узкое пространство

для маневра, и выжить мы могли только за счет роста эффективности бизнеса, за счет использования инновационных решений. Мы искали ниши, которые были бы недосягаемы для наших врагов и

конкурентов. Мы даже помыслить не могли о неформальных отношениях с конкретным чиновником, поскольку личностный фактор не давал нам уверенности в собственном будущем и обрекал на

неспособность стратегического планирования. Вполне может быть, что такое явное нежелание стать составной частью коррумпированной системы и явилось одной из главных причин ненависти к нам

сильных мира сего. Ведя бесконечные войны с силовиками и чиновниками, мы никогда не искали компромиссов, на удар отвечали ударом, потому что в сырьевой экономике мы были чужеродным

элементом. Поэтому мы приветствуем славные очистительные процессы, когда в обществе появляются новые герои нации. — А вам не безразлично, какую реакцию вызывают ваши действия, если вы

понимаете свою правоту? — Мы не роботы и тоже нуждаемся в положительном подкреплении, в одобрении наших действий со стороны общества. Другое дело, что я категорически не хочу эту оценку

вызывать искусственно, применяя различные пиар-технологии. Это было бы слишком примитивно. А мы достаточно сложны, чтобы удовлетвориться примитивом. — Вы много раз противопоставили

инновационную и сырьевую экономики. Хотелось бы еще услышать, как вы лично понимаете их различие… — Инновационная экономика – это экономика развития, экономика высокой конкуренции,

естественного отбора, экономика сильных духом. Любая инновационность – это риск. В инновационной экономике большая часть проектов не доходит до реализации. Зато те, которые доходят, — это

очень сильные проекты. А сырьевая экономика – это феодальный пережиток, она ведь по определению затратна и нуждается в постоянном притоке ресурсов, которые она может только потреблять,

причем с чудовищной неэффективностью. Причем эти ресурсы, как правило, предоставляются государственными банками под бюджетные гарантии, и единственный результат такой деятельности – это

колоссальная кредитная задолженность псевдопроектов, в некоторых случаях даже с признаками пирамид. Да, наверное, можно было бы не обращать внимания на всю эту возню. Но ведь на нее тратятся

колоссальные государственные средства, заслуживающие иного прогрессивного применения. Это во-первых. Во-вторых, формируется клановая паразитарная бюрократия, умело эксплуатирующая

дотационные потоки от государственного бюджета. В-третьих, инстинкт выживания подсказывает адептам ресурсной экономики, что все другое, если оно жизнеспособно, должно быть вытоптано, потому

что самим фактом своего успешного развития независимые инновационные проекты обнажают неэффективностьрегионально-вассальных методов управления. Мы должны уметь защищаться. Поэтому я и

предрекаю накал страстей и усложнение дискуссий в ближайшее время. Более того, и само общество должно пресекать распространение популистских и вредоносных идей сырьевой экономики, поскольку

они погубят и нас, и будущие поколения. — А производство технического углерода – это не часть сырьевой экономики? Ваше предприятие разве не занимается переработкой сырья? — Есть такое

понятие, как высокий передел. Компьютеры изначально тоже делают из сырья. Так и с техническим углеродом. Возможно, нас следовало бы отнести к сырьевой экономике, если бы мы по-прежнему

производили просто сажу, как это было в начале 90-х годов. Но мы научились управлять пространственной структурой вещества на атомарном уровне и можем моделировать очень сложные по

конфигурации нанопродукты из совершенно бросового сырья. Например, область применения антраценовой фракции – пропитка шпал. А мы производим из нее уникальные марки технического углерода с

величиной частиц в 18 нанометров, а это — вещество с совершенно фантастическими физическими свойствами лучшего мирового уровня. В этом-то все и дело. Научно-технический прогресс фактически

переместился сегодня в микромир, мир наноиндустрии, и эволюция нашего производства – классический тому пример. — Поэтому федеральные власти вас и поддерживают, насколько я понимаю? — Нами

действительно заинтересовались федеральные структуры из-за инновационной активности, реальной интеграции в промышленный зарубежный бизнес и абсолютного неучастия в каких-либо

кланово-местечковых схемах. Очевидно, мы и есть та точка роста, о системном развитии которых говорил ШУВАЛОВ. Мы получили одобрение своим проектам, у нас складывается определенный диалог, у

нас рождаются совместные проекты. — Вы имеете в виду Роснано? — В том числе и Роснано. Мы готовы и на более глубокую интеграцию в рамках частно-государственного партнерства. И с точки зрения

капитала, и с точки зрения организации производства. Партнерство с государством – это наша долгосрочная стратегия. В России, кстати, уже есть примеры и инновационно-активных регионов. Есть

и молодые лидеры, такие, как губернатор Калужской области Анатолий АРТАМОНОВ, и очень здравые люди среди старшего поколения. Например, губернатор Томской области Виктор КРЕСС. Они понимают

перспективы, умеют взаимодействовать с научной средой. Побеждает всегда тот, кто работает с наукой в самом тесном взаимодействии. А если делать ставку на проекты, в основе которых лежит

готовая технология, приобретенная за рубежом, – однозначно проиграешь. И неважно, что продукция, получаемая по этой технологии, сегодня пользуется спросом. Такой проект – это уже заранее

спланированный проигрыш. — Мне кажется, у нас часто возникает непонимание из-за терминологической путаницы… — Когда я анализирую все, что происходит, у меня возникает такое же ощущение. На

самом деле инновационная экономика – это не модернизация производства, а выпуск принципиально нового продукта. Такого продукта, который способен изменить экономический ландшафт.

Инновационным продуктом были первые сотовые телефоны и персональные компьютеры. Но теперь телефоны и компьютеры только совершенствуются, и они уже не являются инновационным продуктом. Я не

стану утверждать, что мы выпускаем сплошные инновационные продукты. Нет, я признаю, что доля инновационной продукции у нас пока невелика. Но мы будем увеличивать эту долю. И знаем, как это

сделать.